А сейчас скину весьма странный стихотворный цикл, которым я обязана ночи, квартире Хила, качке в поезде "Москва- Бердянск" и непонятным глюкам, пойманным вскоре после игры.
К персонажу из стихов имеет отношение разве что последний и разве что косвенно... Что это - невем.
Глюки-те-самые.
***
Никогда не вернусь – босиком на холодный песок –
На холодный, на влажный, податливый пальцам волны…
Подожженные раз – догорать до дощечки должны
И вплетаться должны в непричесанность медленных строк.
Неуклюжи стихи – это слишком, наверно, болит –
Слишком близко, да так, что почти, как дыханье, легко.
Эта боль так легко засыпается мокрым песком,
Этот белый корабль по знамена сияньем облит.
Но за каждым привалом – дорога дорог впереди,
Но споткнувшимся раз – не позор подниматься с колен.
Вышивальщица снова воткнула иглу в гобелен.
Это временно время уснет у нее на груди.
***
Над долинами муть.
Обнимает крылом полусон.
Размывается путь,
Забывается день – отдохнуть,
Выпрядаются строчки – из сердца да в бездну времен.
И сгущается мгла,
И во мгле выстывают леса.
Холодеет зола,
Убирают свечу со стола, но с утра заалеет все тем же огнем полоса.
Только б в этой ночи
Ничего не отдать ни на пядь!
Холодеешь – молчи.
Колебаний не знают мечи,
А настанет рассвет – и дурное покатится вспять.
***
А, собственно, выхода нет.
Садись, разопьем на двоих
Вино, недописанный стих
И стылый соленый рассвет.
Про завтра пока помолчим
И только не надо «вчера».
Мы оба с тобой мастера
И оба, как ветер, горчим.
И путь – от тревог до тревог,
И что нам на память беречь?
Ты знаешь – и горы не с плеч,
И грусть никогда – за порог.
Но это – минута вина
И треска живого огня,
А кубок грядущего дня
Еще похлебаем – до дна.
***
Как истаивает свеча,
Охраняя чужие сны
До прихода седой луны
Без подмоги и без меча,
Как июнь истончает май,
Опрокидывая жару –
Я себя со стекла сотру –
Не узнай меня, не узнай.
Больше нет у меня лица,
Больше нет у меня пути –
Лишь неискреннее «Прости!»
Недопитое до конца.
***
Для ожогов и ран не пристало жалеть полотна.
Обожженным и раненым строго наказано спать.
Не смеяться, не плакать, постылых часов не считать
И полынный туман допивать через силу до дна.
Только мысли – рекой. Забрести в нее дважды – по грудь.
Беспокойство, как лес, застилает лиловая взвесь…
Чей-то стон подхватить на лету – ты же видишь, я здесь!
«Ты, пожалуйста, спи, и, пожалуйста, боль позабудь»…
Обожженным и раненым нынче приказано жить.
Я сегодня строга, отговорок у них не приму.
Я гляжу в темноту и пытаюсь понять, почему
Разлетевшийся мир никогда, ни за что не сложить