Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Онлайн

Був простий, як старе кресало, як та зима,
як оцей кашкет.
Він казав, хто не йде на ризик — живе дарма,
а на світі багато прекрасного вже нема,
і що є - гірке.
О я був захоплений, я його поважав,
я світився ним.
Він шикарно лаявся, мав при собі ножа,
майже кожного разу чимось мене вражав,
аж допоки зник.
Я не знаю, чи захід сонця тоді кровив,
та була війна.
Він стріляв, закривав собою, копав рови.
Він загинув і став — статистика для новин,
що летить у нас.
Проклятущі мережі доносять у літній день
новину, де його нема, із його “ніде”.
І дивлюсь я, не дуже притомний, у кпк
І краса гірка.
Google

@темы: стихи

---

Жила-была женщина, которая боялась любви

Жила-была женщина, которая боялась любви. Потому что известно как оно бывает — сперва влюбишься, потом замуж выйдешь, не успеешь оглянуться, как он уже разбрасывает всюду свои носки и изменяет тебе с рыжей секретаршей. Ух, стерва, да и уродина к тому же, что он в ней нашел только!

Да не на ту напали они все, изменщики. Женщина, которая боялась любви, выбирала себе мужчин, полюбить которых было нельзя никак. Она принимала приглашение на ужин, только если убеждалась, что ухажер обладает каким-то значимым недостатком — глуп, хамоват или в крайнем случае не читал Мураками. Тогда она была уверена, что не влюбится, и весело проводила время.

Правда, случались осечки. Иногда она ловила себя на том, что не так уж отвратительно он храпит, а глупые шутки отпускает очень мило. И так уморительно кладет локти на стол! А Мураками, в конце концов, попса, а зато этот парень клеит модели кораблей и знает все созвездия южного неба...

Тотчас после таких мыслей женщина, которая боялась любви, устраивала ужасный скандал, била посуду и прогоняла любовника прочь. Некоторое время она смотрела мелодрамы, немного плакала и съедала примерно килограмм шоколада с апельсиновой цедрой и орешками. Другого наша героиня не признавала, особенно во время душевного разлада. А потом, когда скомканная фольга заполняла мусорное ведро, женщина, которая боялась любви, чистила перышки и выходила на работу, как ни в чем не бывало.

Однажды погожим летним вечером, когда в парках запели соловьи, а центр города встал в пробках, женщина, которая боялась любви, встретила Его. Казалось бы, ничто не предвещало. Она ела итальянское мороженое в вафельном рожке и помахивала сиреневым клатчем. На душе ее был мир и покой. И тут их глаза встретились. Он был не слишком высок, не слишком красив, в его руках не было книги, а за спиной в чехле болталась теннисная ракетка. Вдобавок ОН где-то испачкал джинсы и порвал футболку. Зато у него были невероятно синие глаза.

«Простите, - сказал он после вечности молчания, в которой замолкли соловьи и клаксоны. - Я снимал с дерева кошку. Так неудобно».

«Я не буду стирать тебе носки», - ответила она, не в силах швырнуть мороженое и уйти.

«Конечно, нет, - ответил ОН, - мы недостаточно знакомы. Я вообще никому не даю пользоваться своей стиральной машиной».
Можно и нужно лайкать на сайте и в группе, где я молчу за еду

Google

@темы: жила-была

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Той, що вмів зачаровувати фонтани

Він розплющив очі о третій ранку. Саме розплющив, а не прокинувся, бо це ж таки різні речі. Третя ранку була на електронному годиннику з хворобливо-зеленими цифрами, який він бачив, не піднімаючи голови; третя ранку була на серці, млява й туманна. Він був увесь — третя ранку і висока пошарпана стеля. Ще три хвилини чи чотири горілиць на пластиковому ослоні, де власне заборонено було лежати — поки сон повільно витікав із скронь та пальців.

Двоє в бронежилетах, чорні та виснажені, пили каву і боролися зі сном праворуч, біля автомату з гарячими напоями, єдиної яскравої плями в цьому сірому передранковому часі, в цьому сірому передранковому місці, в цьому завмерлому місті, яким неспішно крокували дрібний дощ та розпач. Бабуся читала газету, притискаючи до себе зелену сумку. Тінь від низько насунутої хустки не давала побачити її очі. Станційний кіт, сірий, як дощовий світанок, неквапом обходив зал і терся об ноги чергової.

Колії співали. Їх співів не могли заглушити ані стіни, а ні повільна музика в навушниках. Ритмічний спів теж був забарвлений болем. Десь далеко мабуть знов бахнуло. А може, й ні. Він лише вчився розрізняти цей біль серед інших болів, які йому траплялись раніше. Налив кави. Потягнувся. Вийшов непоспіхом під сірі краплі.

Жінка в джинсовому кепі, літня моложава жіночка, з тих, кому завжди трошки за сорок, а вдягаються вони як трошки за двадцять, несла оберемок тугих білих троянд. Вони крапали свіжою водою на її міні, на її червоні черевички, на зелену шерстяну кофтинку. Вітер доніс до його ніздрів тонкий солодкий аромат, а потім запах розтанув, став трохи неживий.

- То ти наважився? - спитала вона, вільною рукою посунувши кепі набік, козирком на око, під яким від дощу попливла туш. - Точно?
Він вагався, може, секунду, відчуваючи, як в крові закипає срібляста тривога і крижаний острах — і випаровуються, мов бульбашки з коли.
- Так.
- Ну й дурень, - голос її був хрипкий та уривчастий, мов ворона каркнула. - То дай мені руку.
Трояндовий шип вколов його глибоко й боляче, наче вкусив. Капнула кров, бліда й рідка, і її змило дощем.
- Я хочу, - прошепотів він трояндовій пані. - Ріки висихають, місто остигає, особливо з півдня. Вони квапляться й болять, а я нічого не можу.
- Вони теж, - криво всміхнулась вона.
- Ти не знаєш їх, - вперто й сумно відповів він.
- Це ти нічого не розумієш. Хто буде опікуватись цим нещасним містом?
- Я! - йому ще болів поріз, і по обличчю текли холодні краплі.
- Ти дух міста, хто буде його душею, якщо ти станеш як вони?
- А хіба душі треба неодмінно бути безплотною?
Трояндова пані зітхнула. Тугі троянди колихнулись разом з її грудьми і струсили ще трохи дощу.
- Йди звідси, дурнику, стопчи сто пар залізних чобіт.
- В мене нема залізних, - похнюпився він, подивившись на свої сині кеди з мокрими шнурками.
- То стопчи які є, - відрубала вона і пішла — ніколи трояндова пані не прощалась із нерозумними юнаками. Навіть із тими, кому було по триста років.

І він пішов. Сидів на мокрих сходах, їхав у вранішньому тролейбусі, штовхаючись серед людей, які тягнули свої сумки та кошики, мов мурахи до мурашника. Порвав сині кеди об високий поріг привокзального ганделика. Одну порвав. Праву. Вилаявся — він умів лаятись не гірше за вантажників та машиністів.

Вантажив важкі мішки та коробки. Їв смажений пиріжок з картоплею. Купив на зароблене другі кеди, лише другі. Із сумом думав, скільки ще доведеться старатись, аби стоптати сто пар.

- Хлопче, тікай звідси, - сказав йому обвітрений чоловік біля фонтану, який не працював, і дно його припадало сміттям та пилом. - Це місто прокляте.
Він здивувався, бо досі люди ніколи не звертали на нього уваги, якщо він сам не хотів.
- Я...не можу, - прошепотів. - Це ж бо моє місто.
- То давай вип'ємо, - погодився обвітрений. - Бо всьому приходить край. І нам, і їм, і йому ото, - і ткнув пальцем в небо. - Він падлюка.
- Я не знаю, - відповів він. - Але я ще є. І ти є.
Горілка обпекла його до нутра, але він був певен, що не тільки горілка. Він чув відчай, а не тільки запаморочення. Обвітрений чоловік дзвенів, як струна, що готова порватись — ось-ось.
- Давай краще підемо повільно, - запропонував він. - Підемо де повітря свіжіше. Ми ж іще можемо йти.
- Нас зрадили, - відповів обвітрений. - Нас всі зрадили, чуєш?
- Ну ми ж не зрадили іще? - спитав він.
- Я уже зрадив, - відповів обвітрений.
- А мені здається, ще ні, - він сам не розумів, чому починає день, коли треба неодмінно стоптати сто пар взуття, п'ючи горілку з незнайомцем, але пив і говорив. - Ти просто втомився. Припини пити і відпочинь. Завтра буде легше.
- Завтра всьому кінець, - він хильнув ще.
- А раптом ні? - прошепотів він, і сам не зрозумів як — розбудив фонтан, що почав наповнюватись водою. - Раптом завтра тільки початок?
Обвітрений не вірив.

В світлій воді плавало сміття — обгортки від цукерок, чийсь черевик, собачий нашийник. І все-таки фонтан ожив.
В воді уже хлюпалась маленька дівчинка — швидко, поки мама не забрала додому. З чаші фонтану пив бездомний собака, рудий і вухастий.

- А ти вмієш робити великі бульбашки? - спитала мала, поправляючи капелюшка, що сповзяв їх на цікаве і каре ліве око. - Ти ж чарівник?
- Ти викрила мене, - відповів він і витяг з фонтану на простягнутих долонях найбільшу бульбашку в світі, мабуть, таку, що й сам не зміг би її обійняти. Та нікому не треба обнімати бульбашки.
- Нас зрадили, - пробелькотав обвітрений. - Нас всіх зрадили.
- Ого бульбашка, - сказала мала. - Ти точно чарівник, але я нікому не скажу.

Він зрозумів секрет, якого не знала трояндова пані. Він часто говорив з вулицями та сходами, з парками та фонтанами — і ніколи не говорив з людьми. Все, що було треба — заговорити до них. Ніякої іншої магії, крім слів.

Він відчув біль та хміль, сум та жаль, надію і дрібну радість, бо такі настали дні, що в них не було великої. Від тої, що продавала хот-доги, від того, що пив біля фонтану, від тих, що чекали свого поїзда на війну, від тих, що чатували в бронежилетах, від тих, що чекали на тих і на інших.

І він уже не знав, чи причиною тому укол трояндою, чи — його власне розуміння. Але це було так надто, що в голові йому запаморочилось.
- Дядя хворий, - сказала дівчинка.
- Дядя алкаш, - відрубала її огрядна мати, - а з тобою я ще поговорю, - і потягла геть.

Площа розкрилась небу, як долоня, і йому деякий час здавалось, що на тій долоні він сам — він, і сум, і жаль, і радість, і чекання.

Оговтався, коли повернулося сонце — уже вечірнє. Він був людина серед людей, йому боліла спина, до кісток пробирав холодний вітер. На ньому не було бронежилета, і чомусь він шкодував про це. Може тому, що на заході сонця світ болів, як набрякла рана. Сто пар взуття забулися.

На площі біля вокзалу трояндова пані шукала своє кепі, яке забрав вітер.

- Здається, я все ще можу зачаровувати фонтани, - крикнув він. Та трояндова пані не почула. Чи не схотіла чути.

Google

@темы: проза

---

Анархист Матюкайленко и интервент Валера

Однажды над селом Гыкавка и над речкой Переплюйкой пролился невиданный ливень. Переплюйка вздулась, как натуральный Нил, смыла церковь, два огорода, пять схронов с пулеметами и сельмаг с годовым запасом горилки.
Мост, который кузнец Иван сварил из тыренных рельс, не поломался. Уплыл вместе с куском берега и двумя кустиками малины да и застрял ниже по течению.
Пока анархист Матюкайленко с отцом Павлом, ругаясь, вычерпывали воду из землянки, в Гыкавку вошел интервент Валера. Шел он строевым шагом, напевая: «Танки грязи не боятся-хряц-хряц-хряц». И на каждый «хряц» приходился у него смачный «чпок», потому что сельмаг в Гыкавке был, а дорог не было, кому они нужны. За спиной у интервента Валеры висело супер-мега-оружие, подвешенное при помощи проволоки, шпагата и куска брезента. Одет интервент Валера был по всей форме, как у интервентов положено — в камуфляж и кепку с лазерным наведением. И семечки лузгал, так что почти за своего бы сошел, но супермегаоружие, сами понимаете...
Пнув остатки сельмага, подвесив к поясу курицу бабы Любы и написав неприличное слово на крайнем сарае, интервент Валера приблизился к землянке анархиста Матюкайленко.
- Слышь, - смачно сплюнув в котелок с чаем, сообщил интервент Валера, - я тут жить буду.
И прицелился из супер-мега-оружия, которое заскрежетало, как допотопный модем, и замигало огоньками.
- А то что? - заинтересовался анархист.
- А то я тебе во, - и интервент Валера снова прицелился. Его левый глаз был зеленый, а правый синий, что производило магнетическое действие на женщин и котов.
- Ну, заходи, мил человек, - вздохнул анархист, прикидывая, что ружье намокло и не стреляет, а пулемет он, кажется, на сеновале забыл. - Щас одеяло принесу.
- Ага, неси, - буркнул интервент Валера, вваливаясь в землянку, где по уши было воды и грязи. - Два од..бе..бе...бе...бульк...
Супермегаоружие пошло паром, пар повалил из дыры, заменявшей анархисту дверь. Он был фиолетовый, розовый и зеленый.
- Ишь ты, техника дошла, - пробухтел анархист Матюкайленко, заваливая вход в землянку бревнами.
- Баловство одно, - согласился отец Павел, помогая.
Google

@темы: анархист Матюкайленко

---

Анархист Матюкайленко и вера в людей

Однажды анархист Матюкайленко с утра пошел войной на врагов и занял три села. Оно, конечно, занимаешь чужое и на время, а отдавать свое и насовсем, но анархист был не из тех, кто что-то отдает. Так что он просто расположился покурить на пригорке, мечтая об обеденном борще. И тут заметил внизу шевеление, вроде того, как если б толстая такса влезла в нору к лисе, а назад пришлось бы ей пятиться, да еще за нос лисята кусают.

- Стой, стрелять буду! - крикнул анархист Матюкайленко и навел ружье, вспоминая, а не разряжено ли оно часом.
- Не стреляй, - томно вздохнул пацифист Митя, обнаружившийся под кустом малины и совершенно невидимый в своих зеленых штанишках. - А впрочем, можешь стрелять, это твое право суверенной личности. Но история не простит.
- Чего? - не понял анархист Матюкайленко.
- Там воин света Мыкола, - скорбно сообщил пацифист Митя. - Он потерял веру в людей.
Поминая такую-то мать и все грехи ее в разных позах, поспешил анархист Матюкайленко к подножью холма и в самом деле извлек воина света Мыколу из зарослей крапивы. Тот был без очков, без штиблет, перепачкан землей, исцарапан и в самом плачевном состоянии духа. Пригасло и яркое сияние, которое, бывало, окружало воина света Мыколу в разгар самых жарких баталий, бросая лазоревые отсветы на его верную мухобойку.
- Да ты, мил человек, в желтый дом так отправишься, - сочувственно сказал анархист Матюкайленко. - А он занят крайне левыми социал-милитаристами, все время забываю, кто у них начальник там, но что кормят паршиво — это знаю.
- Я вверу в людей потерял, - чуть не плача, сообщил воин света Мыкола.
- Щас найдем, - пообещал анархист. - Чего-чего, а веры в людей на свете больше, чем людей.
- Врешь ты все, - прорыдал тот недоверчиво. - Вот ты, с виду человек приличный. А зачем воевать вчера пошел? Кто тебе право дал? Где доказательства, что воевать надо с этими, а не с теми? Или вот они, - махнул воин света Мыкола кулачком за реку и едва в глаз себе не попал, - говорили, что будут очищать село Гыкавку от тебя, проклятущего, а сами очистили его от самогона и сала. Как в людей верить?
- Да легко, - тут анархист Матюкайленко сунул воину света Мыколе в руки фляжку с чем покрепче и вздохнул. - Вот ты не верил, что они село ограбят. А я верил, они такие. Ты вот не верил, что я село займу — а, к примеру, Митя верил. Верил, Митя?
- Верил, - подтвердил пацифист. - Ты всегда нарушаешь мировую гармонию самым бесцеремонным образом.
- Вооот. И Митя верил в меня. И в то, что, к примеру Главгад Борис может нас сейчас застрелить, буде его тачанка с полей наскочит — тоже верю я свято, - продолжал анархист, окидывая загоревшимся взглядом окрестности — берег речки, болото, где давеча дед Мирон телегу утопил, огород бабы Мани, где как раз задом кверху торчала ее старательная племянница, и чудились ему при том горизонты красоты невероятной — вся мощь веры в человечество. - Потому дозор поставил, а где — не скажу. Верить надо, верить, Мыкола. Поди-кось пулемет собери.

Google

@темы: анархист Матюкайленко

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

30.06.2014 в 00:00

Пишет  f-lempi:

Сборник нолдорского фольклора, т.1
Народная нолдорская сказка "Феанор-исследователь и еловый лесной певун"


 Норлин Илонвэ:
Феанор шел по еловому лесу. А еловый лесной певун сидел на ели и пел. Вернее, так решил бы любой другой, кто так же шел бы по этому еловому лесу. Но Феанор был бдителен, потому понял, что это не еловый лесной певун поет свою песнь, а коварный злой Моргот притворился певуном и вместо песни плетет коварный и злой замысел.
 f-lempi:
Феанор поднял голову и увидел на ели елового лесного певуна. Что-то в его внешности показалось Феанору подозрительным и он спросил:
— Еловый лесной певун, а почему у тебя такой большой клюв?
— Это чтобы шире разевать рот и громче петь, — ответил коварный злой Моргот.
 Норлин Илонвэ
"Петь-пить-вить-врать..., - выстроил логическую цепочку Феанор и продолжил расспрашивать лесного елового певуна, который все так же сидел на ели и еле-еле шевелил клювом:
- Еловый лесной певун, а почему у тебя такие большие глаза?
- Это чтобы дальше смотреть и лучше видеть тех, кто придет послушать мою песнь в лесу под елью, — ответил коварный лесной певун. То есть еловый злой Моргот.
 f-lempi
"Шпион!" — догадался Феанор, но не подал виду. Настоящий разведчик себя не выдаст. Глаза у елового лесного певуна беспокойно бегали по сторонам. В буквальном смысле.
— Еловый лесной певун, а почему у тебя такие большие когти?
— Это чтобы лучше хватать тех, кто придет послушать мою песнь в лесу под елью! — закричал коварный злой Моргот и бросился с ели вниз.
 Норлин Илонвэ
"Что и требовалось доказать", - подумал Феанор, а пока еловый лесной певун летел вниз с ели, решил уточнить (потому как был по натуре исследователем и стремился докопаться до сути):
- А зачем тебе хватать тех, кто придет послушать под елью песнь?
 f-lempi
— Чтобы съесть их! — взвыл еловый лесной певун, грянулся оземь и обернулся злым Морготом, а не добрым молодцом, как принято у приличных людей.
 Норлин Илонвэ
Но коварный злой Моргот человеком и не был, потому ему такой поворот простителен.
Феанор же (а вернее исследователь в нем) озадачился. С одной стороны ему хотелось выяснить, зачем еловому коварному Морготу есть тех, кто слушает под елями песни злого лесного певуна, а с другой ему было дюже любопытно посмотреть, как еловый коварный Моргот попытается съесть его самого. В задумчивости Феанор сложил на груди руки и смерил только что метаморфировавшего лесного злого певуна оценивающим взглядом.
 f-lempi
Коварный еловый Моргот выпрямился, потирая пятую точку. Хоть человеком он и не был, но копчик был чувствительный и у него. Так что Моргот стал еще злее.
— Аррр, — зарычал коварный Моргот, замахал руками и затопал ногами. — Разззорву! Загррррызу!
Феанор озадачился еще больше и терпеливо ждал, когда еловый Моргот перейдет от угроз словами к оскорблению действием. Потому что эксперимент для исследователя-натуралиста — бесценен.
 Норлин Илонвэ
Лишенный признаков подступающего панического страха вид Феанора не понравился злому певучему Морготу. Это сбивало его коварный настрой и портило аппетит. Поэтому он замер, помолчал и уже без особой надежды попытался еще раз:
- Аррръ! - прорычал он и страшно завращал глазами.
 f-lempi
— Все ясно, — сказал по-прежнему не испуганный Феанор. — Налицо нарушения саккадических движений глаз. Что отражает нейродегенеративные процессы при психических и двигательных расстройствах.
 Норлин Илонвэ
Злой коварный Моргот, услышав такие слова, замолчал и оцепенел от обиды. Никто никогда не обзывал его такими словами. Оскорбленный в лучших чувствах, он вновь ударился оземь и снова стал еловым лесным певуном.
- Вот ты какой, злой лесной Феанор! - воскликнул коварный Моргот, - Я к тебе с распростертым клювом, а ты так!..
И улетел.
А Феанор пожал плечами и пошел дальше под лесными елями.
Так интеллект и наглость в очередной раз победили грубую силу.
 f-lempi
Мораль сей басни такова:
Не слушайте лесного певуна!

@темы: толкинизмы, только хардкор, кросспост

---

Возможность встретиться это холодное лето нам все-таки подарило. Назло врагам купили кольца. Строить планы - конечно, нереальный оптимизм по нашим временам. Но.

@темы: один рыцарь ТМ

---

Анархист Матюкайленко и воин света Мыкола

Денек у анархиста не задался с самого утра. Враги сожгли ему уже третью родную хату, украли желтенькие подтяжки и, что самое ужасное, от души наплевали в борщ. Анархист был мрачен и собирал пулемет, намереваясь всем показать, как вдруг верные товарищи привели к нему воина света Мыколу. Мыкола был вооружен мухобойкой, но зато очень большой, и носил большие очки, чтобы лучше все видеть. Под глазом у него красовался здоровенный фингал.
- Кто это тебя так? - спросил анархист сочувственно.
- Та те, за речкой, - махнул рукой Мыкола и протер рубахой очки. Рубаха была грязная, так что очки помутнели.
- А за что?
- Та я ж вот...за добро воевать хочу, - ответил воин света Мыкола, отчаянно моргая.
- Ааа, ну стал быть попался ты им, проклятым, - кивнул анархист. - Ну ничего, мы им покажем.
- Так это, - сообщил воин света Мыкола, снова протирая очки, - мне ж надо знать, кто из вас добро — вы или они.
- Я не знаю, кто добро, - ответил анархист, - а только, примером, тебе они глаз подбили, а мне в борщ плюнули. Уроды.
- Хм, - сказал воин света Мыкола и почесался мухобойкой. - А откуда ты знаешь, что в борщ тебе плевали и что это были именно они?
- Так плюнули ж! - ответил анархист, продолжая собирать пулемет.
- А пруфлинк у тебя есть? - спросил Мыкола, пристально приглядываясь к котелку. - А то я тут вот не вижу, была там слюна или нет, и чья.
- Пруфлинка нет, есть глаза, - отозвался анархист. - И пулемет тоже есть.
- Так не пойдет, - возмутился воин Мыкола. - Ты это вот зря. Я к тебе как к человеку, с просьбой прояснить правду, а ты пулеметом в меня тычешь. Знать, не добро ты, зло зловредное! Вот ты борщ — анализировал? Чья там была слюна и была ли? Может, это птицы нагадили? А документы они тебе предъявляли, прежде чем плюнуть?
- Кто, птицы? - запутался анархист, так что чуть пулемет не выронил.
- А хоть бы и они! Надо собрать все доказательства, выслушать все мнения, разобраться, а потом...
- Хочешь, - вкрадчиво осведомился анархист Матюкайленко, - хочешь, я тебе второй глаз подобью? Для равновесия..
Тут с другого берега Переплюйки застрекотал пулемет. Анархист Матюкайленко, прижимая к себе почти собранный, упал мордой в песок. Воин света Мыкола стоял столбом, раскрыв рот, но ни одна из вспугнутых стрельбой птиц туда не влетела.
- Ложись, придурок! - заорал анархист Матюкайленко.
- Так, может, они не по нам, - пробормотал воин света Мыкола, заслоняясь мухобойкой. - Может, это не пулемет.
Google

@темы: анархист Матюкайленко

---

Жила-была женщина, которая боялась, что ей не достанется

Жила-была дама, которая боялась, что ей не достанется. Всем известно: хороших мужчин очень быстро разбирают, на работу можно устроиться только по знакомству, самые свежие продукты бывают в пять утра, а все, что выбрасывают соседи, еще может пригодиться. К тридцати годам у женщины, которая боялась, что ей не достанется, была полная всякого хлама квартира, в которой до потолка громоздились ящики купленного по дешевке и взятого задаром. Находились среди ее сокровищ и прикупленные по случаю довольно дорогие вещи, которых потом не будет вот совсем, поэтому пришлось взять в кредит.

Где-то среди вещей обретался муж, за которого наша героиня срочно вышла замуж, чтобы был. Муж смотрел телевизор, на котором cтояли пять шляпных картонок и швейная машина, и иногда вспоминал, как его зовут. И еще временами появлялись на горизонте на всякий случай приобретенные три-четыре любовника. А то ведь молодость пройдет, где потом возьмешь? И муж, и любовники женщину, которая боялась, что ей не достанется, крупно раздражали. До них ли, когда с приобретений надо все время пыль вытирать, да у тебя четыре работы, вдруг денег не хватит, а кредиты платить надо. В общем, она не очень помнила, зачем ей эти странные мужчины со своими глупостями. То звонят, то обниматься лезут, то борща наливай.

Женщина, которая боялась, что ей не достанется, едва успевала здороваться с людьми, давно ни с кем не говорила и часто простужалась.

Иногда наша героиня очень хотела бросить все и убежать на тропический остров с клатчем и в босоножках. Но всякий раз ее останавливал страх лишиться всего приобретенного.

Однажды добрый волшебник, пролетавший мимо унылого и пыльного жилища женщины, которая боялась, что ей не достанется, оставил на коврике под дверью развернутый глянцевый журнал. Статья называлась «Генеральная уборка», заглавие было написано розовым. Но вот прочла ли ее испуганная дама — этого я не знаю.
Лайкать можно на сайте и в группе

Google

@темы: жила-была

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Песенка каменной крошки

Осыпается кладка, и травы идут на «вы». Кто-то пробовал останавливать ход травы? Это шествие по бетону и по песку — запевай тоску. Белый зверь никакой породы приходит выть. Каково живым?
Подступает к руинам пустошь, горька, темна. Дотлевает огонь, и больше огня не знать. Что нам делать со всеми нашими «никогда»? Положи туда. Черноглазая пряха сплетает мутные времена и поет она.
Зацветет над провалом крыши вишневый сад.
Улыбаются не вернувшиеся назад.
Белый зверь борозду рассветную пролизал.
Так поет она, и колдуют ее глаза.
Ничего забывать, никого не винить — нельзя.
Но по черной воде золотые цветы скользят.

Google

@темы: стихи

---

Анархист Матюкайленко и стратег Панас

Однажды у анархиста Матюкайленко выдался тяжелый день. Враги осаждали его со всех сторон, то шапками бронебойными закидывали, то листовки сверху выбрасывали, дескать, сдавайся, подлый анархист, мы тебя почти не обидим. А анархист залег в бурьянах и строчил из верного пулемета, но с похмелья часто промахивался.
И в тяжкую эту годину пришел на помощь анархисту Матюкайленко стратег Панас — выскочил внезапно из кустов малины. Был он неопределенного возраста, небрит, в соломенной шляпе и постолах, в драных полотняных штанах, зато с дорогущим планшетом, на котором строчил постоянно одним пальцем с обломанным грязным ногтем. В Интернете все время кто-то был неправ.
- Слева заходи, - без «здрасте» сразу перешел к делу Панас. - Не видишь, что ли, дурень? Кто так пулемет держит?
- Ты кто? - опешил анархист. - Чего приперся?
- Давай наступай быстро! - не унимался Панас, яростно строча в планшете и почесывая выдающееся пузо. - Разлегся! Ты что, темнота, не знаешь, лучшая защита — нападение? Окружай их и дело с концом.
- Ты в одиночку кого-нибудь окружать пробовал? - осведомился Анархист, стряхивая с шапки очередную листовку, на этот раз пахнущую духами, не иначе как актрисы переписывали в помощь военным, актрисы это любят.
- То я, - отвечал стратег Панас. - А ты анархист, ты должен. Что, сложно взять и окружить? Так не берись, криворукий.
Тут анархист Матюкайленко обиделся до глубины своей анархической души, отобрал у стратега планшет и прогнал взашеи. Наступал уже вечер, враги отползали от его засады попить чаю с вареньем.
А в вечернем тумане, заливавшем лесные поляны да холмы, долго еще раздавались вопли стратега Панаса: «Министра обороны на мыло! Пушки, пушки подкатывай! А теперь танками! Позор! Ура! Слава!»
Google

@темы: анархист Матюкайленко

---

Второй или третий раз подряд натыкаюсь в фейсбучной ленте на слова "поучительная байка". И второй или третий раз подряд читаю его как "поучительная бабайка". И тут  Тэйми Линн подсказывает мне, что поучительная бабайка - это городское фентези! Хоть историю о ней пиши.

@темы: только хардкор

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Тонкая серая нить

 Лахэйн и  Тэйми Линн заразили меня темой. И получился вот такой хоррор. А хотела я только размяться. Под морем довольно нерадостно.

Высокие ворота Лабиринта, огоньки по периметру — зеленые и желтые. Облака. Пустыня. Все, как вчера, перед последним напутствием.

Под утро на выцветшее белесое небо наползли жидкие серые облака. Тес понимал, что скоро они растают. Не то чтоб тут никогда не бывало дождей — бывали. Недалекое мелкое море иногда присылало несколько капель, остужавших пыльные камни. Но не сегодня, сегодня явно только подразнит.
Его не пугала эта планета. Она была как в дешевом симуляторе, какие выпускают пачками, чтобы детишки из спальных районов спокойно побеждали инопланетных чудовищ и не доставали родителей. Именно теперь, когда Тес точно знал, что он на волосок от смерти, страха не было. Просто симулятор. Кто-то из его спутников зашевелился во сне — может, Дея. Дея всегда так смешно попискивала...
Высокие ворота Лабиринта, огоньки по периметру — зеленые и желтые. Облака. Пустыня. Все, как вчера, перед последним напутствием. Тот пузатый лысый старик, герой тройственного союза планет, Минос, сказал, что они все герои. Тес не понял, какие. Провожатая группы улыбалась заученно и мерзко, как историчка Крыса, может, она и приходилась Крысе сестрой. Та же высокая прическа, те же безвкусные браслеты на предплечьях. То же слащавое «дорогие детки», никогда не предвещавшее ничего хорошего.
Тес был не детка, Тес был не дорогой. Тесу только что стукнуло шестнадцать, и если бы он не был тут, то уже работал бы в гидропонике как миленький. Или грузил что-нибудь в порту. Или... На запястье мягко завибрировал браслет, один из трех. Тот, которого раньше не было. Таким вещам нельзя мигать и светиться. На серых камнях серая нить, тонкая и немного пушистая, как из шерсти, которой не достать, видна была только Тесу. И не потому, что сливалась с пыльным камнем, совсем не потому.
«Доброе утро, Тес», - шепнул заспанный девичий голос. Как у мамы или сестры, только теплее и ближе.
«Оно не доброе», - шепнул Тес и почему-то почувствовал, что врет. С его товарищами по несчастью никто не говорил так ласково, у них не было своего проводника, и это значило, что повезло именно ему. Кто еще, попавший в Лабиринт, мог надеяться? Только он, которому, кажется, повезло.
Пока другие протирали глаза и зевали, а курносая Дея начала плакать, Тес ощупал камень вокруг себя. Контейнер на ремне, который можно было перебросить через плечо, содержал его последний завтрак и фляжку с водой. Воды там было немного. Не иначе как шоколадку и засахаренные орехи положили в насмешку.
«Не опозорь школу, Тес», - сказала ему Крыса, прежде чем двери закрылись. Уж он не опозорит, пусть даже не сомневается.
Ио и Марх, сестра и братик, похожие, как две капли воды, были вообще-то маловаты, чтобы попасть сюда. Десятилетних не посылали...если только родители не попали в переплет, когда им пришлось откупаться, прикрывая детишек более состоятельного гражданина. Тес на миг задумался, что же такого сотворили их предки, когда зеленые и желтые огоньки вокруг ворот сменились красными.
- Не реви, - сказал Тес, толкая Дею в бок локтем, и она зарыдала сильнее.
Ворота Лабиринта медленно открывались, и изнутри веяло сладковатым неприятным запахом, дезинфекцией и пылью, такой же, как везде в степи. Им предстояло жариться на солнце, видеть небо...и больше ничего. Выхода из лабиринта не было.
Когда отец Теса был жив, он любил повторять: «Выход — где вход». И хрустел костяшками покрытых космическим загаром пальцев. По крайней мере, Тес думал, что так было: по правде говоря, он не помнил отца. Но в самый нужный момент всегда «вспоминал» какую-нибудь отцову прибаутку. Так было легче не бежать, не прятаться, не плакать, когда очень хотелось.
Первый коридор Лабиринта был равномерно серый, стены отливали металлом, и в них были видны заклепки. Вдалеке виднелся поворот, и, кажется, там стена была каменной. Высокие, как космопорт в столице, ровные стены...
- Мы должны войти туда? - спросила рыжая Медея.
- Нет, нас скоро заберут к маме! - отозвался Тес и встал, отряхивая колени. - Идемте, что ли.
- Нненадо, - у Никанора стучали зубы, на заспанном лице, кажется, остались одни глаза — огромные, шоколадные глазищи.
- А что тут делать? - фыркнул Тес, оправляя серую простыню, в которую каждого нарядили, пока действовало снотворное. - Надо идти. Нас отсюда выкурят, если мы останемся, поверь. У них там наверняка найдется, чем. А если пойдем, то, - Тес задумался, припоминая что-нибудь достаточно веское и подходящее, - перехватим инициативу. Усек?
- Идиот, мы сдохнем! - крикнул Никанор, и по его грязной щеке потекла слеза. - Мы все тут сдохнем, какая разница! Сдохнем, сдохнем, сдохнем!
Никанор согнулся пополам, как будто у него болел живот, растрепанные длинные волосы упали ему на глаза. Он так повторял свое «сдохнем», так всхлипывал, так задыхался, что Дея, подуставшая было, залилась слезами.
- Не позорь школу, - отчеканил Тес, накинул на нее ремень от контейнера с последним завтраком и подтолкнул в спину — к воротам. И сам ступил следом, не оглядываясь. Он и не думал звать кого-то во второй раз. Кто пойдет, тот пойдет. Тем более что уверенности не было.
Ему нужно было идти быстро и не бояться. Едва Тес ступил на низкий металлический порожек, отделявший преддверие от Лабиринта, как он увидел. Тонкая серая нить змеилась у его ног, отмечая путь. Тесу виделась золотистая сетка, накрывшая все вокруг, как будто реальность была рисунком маленького ребенка, впервые обводящего лошадку по клеткам. Он ощущал лабиринт, ему снилось наяву, будто бы он стоит в центре бесконечного чертежа, края которого теряются в тумане. Вдалеке, за многочисленными поворотами, за хитросплетением коридоров, горело алое пятно. Это и была его цель. Или его смерть, его и остальных.
«Ариадна один, что мне делать?» - прошептал Тес. Дея шагала рядом с ним и только машинально всхлипывала.
«Иди, Тес», - сказал тот же нежный голос в его голове. «Иди, Тес», - повторил подросток. Его обули в легкие сандалии, почти как настоящие кожаные. Хотя, конечно, кто же станет переводить кожу на смертника.
«Ворота открываются только оттуда», - пояснила «Ариадна-1». И красное пятно на призрачной карте мягко мигнуло, хотя все это Тес уже знал. Еще с того момента знал, как обнаружил браслет у себя на запястье. Голос у Ариадны был такой славный...и так жалко, что настоящая девушка с этим именем лежит в анабиозной капсуле, может быть, уже сто лет. Он помнил об этой девушке — что-то вроде сплетни о дочери Миноса, которая то ли заболела, то ли хотела сбежать из дома, а вместо того, чтобы уйти или умереть, спит теперь. Теперь Тес даже верил, что это может быть правда. После всего, что было, как не поверить.
Тес понятия не имел, как убить мутанта...или как обмануть, чтобы выйти наружу. Или уговорить.
«Он хотя бы разумен?» - с надеждой спросил Тес, шагая по длинному коридору. Начинало припекать, а воды во флягах не хватит и на полдня.
«Я не знаю, как сказать, Тес, - отозвалась «Ариадна-1». - Он разумен, как человек. Но никто никогда не учил его, и еще...он не умеет управлять своей яростью. Потому что...потому что не умеет».
«Я бы тут тоже озверел», - ответил Тес, оглядываясь через плечо. За ним шли все — даже Никанор, еще вытиравший глаза рукавом. Тес не был уверен, хорошо ли это.
Металлические стены сменились камнем, сперва гладким, потом шершавым, грубо выделанным. Потом — новый поворот, и на глаза им попался первый скелет, хрупкий и выбеленный временем. Ни волос, ни одежды. Большая берцовая кость валялась неподалеку. Мутант подъедал дочиста.
Ио и Дея зарыдали в один голос. Тес по очереди подпихнул обеих, следя за алым пятном. Оно не двигалось. Может быть, мутант спал?


Постепенно припекало. Тес пил понемногу и не прикасался к еде. Пусть подавятся своим последним завтраком, своим настоящим шоколадом и арахисовым маслом, и всем, что они туда еще напихали. Это только для того, чтобы он побыстрее обезумел от жажды и захотел умереть сам.
Лабиринт был тих, как морг или пустой трюм. Только некоторые коридоры слабо вибрировали. В одном слышались тихие грустные стоны, от которых по коже, несмотря на жару, продрало ознобом.
Но Тес шел, сверяясь с видной ему одному сеткой-картой. Алое пятно становилось все ближе. Стены нагревались и начали уже источать жар. Один раз дети подремали, с трудом примостившись в узкую к полудню тень самой длинной и гладкой стены. Длинные ноги Никанора остались на солнце. Тес не спал, просто лежал с закрытыми глазами. Думал о маме, запрещал себе думать о маме и снова думал. Мама бы плакала, наверное, но он ничего ей не сказал. Соврал, что выиграл бесплатную экскурсию. Он почему-то надеялся вернуться. Почему детей отдают по жребию, чтобы мутант Лабиринта ел их — об этом Тес даже не думал. «Потому что сами они мутанты, - сказал бы отец, которого он не помнил. - И похуже, чем тот».

Тонкая серая нить вела его и карта, которую видел он один. Тесу казалось, что он идет по тонкой линии, с которой нельзя упасть. Как в детстве. Только теперь ее рисовал не мелок.

Дышать становилось труднее. Ветер, несущий мелкую пыль, сюда не залетал, поэтому не было ни пыли, ни дуновения. Только ловить губами воздух да смотреть, как медленно ползет единственное оставшееся облако. Ему-то можно вырваться за пределы Лабиринта! Когда Ио села и сказала, что больше не встанет, Тес взял ее на руки и понес. За ним следом семенил Марх. Через некоторое время Тес спустил девочку на землю и понес мальчика. Никанор, не пытавшийся помочь, бесил его. Хотелось дать ему оплеуху, но не до того было, чтобы оборачиваться. Дея зато не плакала, стойко шагала вровень, закусив пухлую губку. Красное пятно приближалось так медленно.

Тонкая серая нить тянулась от начала лабиринта к цели, и он шел по ней, и ощущал ее, как единственное, что немного ободряло. Тонкая серая нить. Немного пушистая.

За три поворота до цели Никанор упал. Тес понятия не имел, что делать с упавшими в обморок. Он совершенно отупел от жары и от необходимости по очереди тащить малявок, поэтому даже не сразу понял, что случилось. Рыжая Медея подбежала к упавшему мальчишке и что-то делала с ним, и отдала ему остатки своей воды, чтобы попить и смочить голову. «Свою-то выдул», - с раздражением подумал Тес. И еще подумал, зачем он тащит этих сопливых с собой. Вдруг ничего не получится, а спрятавшись в лабиринте...они прожили бы чуть дольше. Хотя при такой жаре дольше — это на сколько часов? Жертвоприношение устраивали в самое жаркое время. Знали, что делают.

За один поворот до цели стало прохладно. Вдоль стен торчали концы тонких гибких шлангов и исходили нежным водяным паром, мелкой взвесью серебристых капелек. Вот так заманивали сюда тех, кто устал бродить и прятаться, кто случайно забрел в эту часть Лабиринта. Тес остановился. Красное пятно на карте, которую видел только он, пульсировало совсем рядом, всего лишь один участок коридора да тонкие стенки — и вот оно.
«Мы войдем туда, - сказал Тес. - Спрячьтесь в тени и ждите».
Никанор прислонился к раскаленной стене, свесив голову. Медея поддерживала его под руку. Медные колечки ее волос совсем слиплись от пота, в пятнах была и серая простыня, заменявшая одежду, но она не падала и не произносила ни слова.
«Как хотите», - сказал Тес и опустил Марха на землю.
«Теперь или никогда. Будь внимателен, Тес, - прожурчал голос «Ариадны-1». Голос настоящей Ариадны, принадлежащий теперь компьютеру. - Ты слабее его, но ты быстрый, очень быстрый».
Прохладный коридор встретил Теса гулкостью металла под ногами. После удушающей жары Лабиринта стало блаженно холодно. Хотелось свалиться и никуда не идти. Лабиринт выпил его силы и подготовил жертву. Сколько народу сдалось, легло и не вставало, пока мутант не подошел поближе?

Тонкая серая нить лежала на металле. Тонкая серая нить.

Тес постоял немного, отхлебнул из фляги последний глоток и шаг за шагом двинулся вперед. Здесь была крыша, подсвеченная круглыми светильниками, чистый пол и источающие прохладу стены. За двумя поворотами обнаружилась прозрачная дверь, наполовину отворенная. А внутри, в беловатом медицинском свете...

В старшем классе, куда Тесу не светило прорваться, потому что там уже не учили даром, был один такой. Его звали Ник, Никомед. Он был огромен, как настоящий слон, хамоват и злобен, как настоящий бык. И вообще больше походил на животное, чем на человека. Однажды, когда Никомед напал на Теса в тупике северного коридора и потребовал вывернуть карманы, а Тес запустил ему в голову крашеным в веселенький зеленый табуретом из тех, на которых разувались малыши — тогда у Никомеда были налитые кровью глаза, красное лицо... только рогов не хватало. Мутант Лабиринта напоминал Никомеда всем — и вдобавок его круглую чудовищную голову венчали черные крутые рога. Мускулистое тело в разорванной лабораторной простыне, серой, подпоясанной разлохмаченным бинтом, поражало размерами и чудовищной первобытной силой. На босых ногах росли черные ногти, которые скребли камень и цокали по нему, будто копыта. И глаза, строго говоря, их не было видно в тени нависающего лба, спутанных волос, но Тес был готов поклясться, что они красны.
В приплюснутом носу с широкими ноздрями у мутанта болталось кольцо.
Тес прижался к стене, как будто она могла укрыть его от мутанта. И с ужасом разглядел в мускулистой чудовищной руке небольшой топорик для разделки мяса. Настоящее мясо в секторе Теса не продавалось — откуда бы, не те достатки. Так что подобный топорик он видел только в фильме ужасов, где за людьми на далекой прохладной Земле гонялся маньяк. Лезвие топорика не блестело, оно было черным. И Тес, холодея, понял, от чего.
«Вход в лаборатории — через эту комнату, - сообщила «Ариадна-1». - Ведь за ним надо было ухаживать». Теса резанула тоскливая нежность в ее голосе. На миг мелькнула мысль, не облегчает ли Ариадна задачу этому монстру, приводя таких дурачков, как Тес.
«Он любит испуганных и уставших, чем сильнее боишься, чем больше устал — и чем больше сопротивляешься при этом — тем ты для него вкуснее, - бесстрастно продолжала «Ариадна-1». - Мутанты слабы здоровьем и недолговечны, как бы страшно ни выглядели. Ему нужны такие, как вы, чтобы не болеть, чтобы жить долго. Не бойся и пользуйся этим».
Легко было сказать «не бойся» и добавить столько кошмара. Тес вжался в стену еще сильнее, хотя был уже уверен, что мутант видит его. Почему тогда стоит смирно, не нападает?
«Кольцо в носу — это зонд, - бесстрастно сообщила «Ариадна-1». - Ему надо давать наркоз, чтобы убрать в комнате или полечить».
«Так дай сейчас!» - прошептал Тес.
«Не могу обойти инструкцию, - в нежном голосе Ариадны звякнул совершенно машинный металл. - Но это слабое место», - добавила она уже как обычно.
Тес сделал первый шаг, и мутант тоже сделал. И еще шаг. Тес понимал, что надо броситься, надо как-то ударить наверняка. Чтобы топорик прошел мимо. И второго шанса не будет. Тес был мастер драться, всегда находилось с кем. Но раньше никто не гонялся за ним с топором. Даже Никомед.
Мутант издал глухой низкий звук, напоминавший одновременно рычание и отрыжку. Тес шагнул ему навстречу — кажется, никто прежде так не делал. Все убегали, подумал Тес, верно, все убегали.
«Будь внимателен», - шепнула «Ариадна-1».
Медленно, очень медленно Тес снял с плеча контейнер с фляжкой, висевший на длинном ремне. Мутант, казалось, заинтересовался. Сделал еще шаг, пока что не поднимая топорик. Тес резко бросил фляжку под стену — так, чтобы полетела прямо перед глазами мутанта. Так отвлекали собак на ферме у Илая Вонючки, чтобы пробраться внутрь теплицы и украсть яблок. Чудовище определено было не собакой — но сработало, топорик со свистом рассек воздух, едва не задев руку Теса, а сам Тес прыжком рванулся к противнику и вцепился в кольцо. Рванул на себя и еще пнул коленом куда придется — и откатился, едва осознавая, что по ушам бьет кошмарный вой, а жуткое лезвие топорика снова пришлось мимо.
Когда он снова увидел мутанта, по кошмарным ручищам фонтаном текла кровь. Одной рукой зверь пытался зажать нос, другой, в которой сжимал топорик, лихорадочно отмахивался, как будто Тес все еще был рядом.
Решиться на еще один бросок было страшно, но он решился. Топор свистнул — снова мимо, потому что Тес поднырнул под него, как привык подныривать под табуретки и палки — и изо всех сил ударил мутанта ниже пояса. Это был его любимый удар по самым высоким и тяжелым противникам. Как Никомед. Вой мог бы оглушить не одного Теса, а тысячу тесов, триллион тесов, целую галактику тесов. Мутант согнулся пополам, и топор звонко упал на пол. Тес в один прыжок схватил оружие и ударил — как раз когда тот разгибался, чтобы найти обидчика и удушить. Топор вошел с хрустом — куда-то, - и от толчка мутант повалился на спину. Последний крик оборвался на середине.
Тес не верил. Совсем не верил.

Он не знал, сколько прошло времени, где другие дети, что вообще с ним. Он проснулся от этого сна только тогда, когда «Ариадна-1» прожурчала «Тес, надо идти. Ты слышишь меня, Тес?».
Мутант лежал на полу, раскинув руки. Кровавая лужа растекалась по металлу и уже пачкала сандалии Теса. Топорик торчал в лобной кости. Тес и сам не понимал, зачем посмотрел в лицо мутанта, на котором пока еще не совсем выстыла легкая тень жизни.
Он действительно ничем не отличался от Никомеда. Это был человек, а не зверь. Не слишком умный человек, живущий злобой. Но, по правде говоря, ему неоткуда было знать, что на свете есть что-нибудь еще. Даже те, кто ухаживал за ним, впрыскивали ему наркоз, чтобы войти. Вряд ли хоть кто-нибудь говорил с ним. Он видел людей, только когда убивал их. Тес не знал, зачем он это думает. Ему было пусто. Никак.

Когда он сделал первые шаги, его колени слегка подрагивали. Он едва вспомнил, что нужно позвать детей. Они не хотели идти, но Тес не уговаривал. Просто сказал, мол, топать надо. И развернулся, и пошел, едва не споткнувшись о мутанта, в его комнату, огромную, как вестибюль. Там Теса встретила гулкая пустота, прикрученные к полу стулья и кровать...и слитки металла, цепи, гимнастические гири. Кажется, они не могли быть ничем другим — только игрушками. Среди железного лома валялось обгрызенное бревно. Дерево стоило дорого — об этом Тес подумал машинально и забыл.

На дальней стене висел пульт кодового замка. «Три пять два восемь», - сообщила Ариадна, и он набрал цифры, которые немного плыли перед глазами. Стена с мягким шорохом отъехала в сторону. Перед Тесом была лаборатория — провода, шланги, патрубки, компьютерная консоль. Он оглянулся, идут ли за ним дети — и тут же забыл, видел ли их. И переступил порог.

Посреди лаборатории стояла анабиозная капсула, похожая на мягко светящееся яйцо. «Это я, - сказала «Ариадна-1». - Разбуди меня».
Тес сделал шаг к капсуле, чтобы рассмотреть спящую девушку. И тут дверь в противоположной стене лаборатории открылась — с таким же мягким шипением. На пороге стоял Минос. Никакой охраны. Тес запоздало вспомнил, что ведь Минос мог привести охрану. Минос был в халате и трусах. Его лысина сияла в медицинском синеватом свете.

«Если ты сделаешь это, она умрет... - лицо Миноса было почти каменным, но рот исказила уродливая гримаса. - Давай, - хрипло сказал он, - давай — ты разрушишь все. Только чтобы жить. Но все равно теперь недолго осталось».
Он был старым алкоголиком, Минос. Тес хорошо знал, как выглядят старые алкоголики. Там, где он жил, таких было полсектора. Красные носы, мешки под глазами, трясущиеся руки. Великий ученый вряд ли смог бы теперь препарировать крысу.
Тес молча сделал шаг ему навстречу, все еще сжимая в руке топорик мутанта. Где-то за его спиной, в пустой гулкой комнате с железными игрушками громко рвало Никанора.
«Ты думаешь, я посылал туда детей, потому что я такой жестокий? Потому что я вот детей убивать люблю, да? - процедил Минос, снова криво улыбаясь-гримасничая. - Но я просто давал ему немного жизни, такой, какая была ему доступна».
«Лучше давали бы ему мороженое, - ответил Тес и сделал еще шаг. - Или лучше бы вы его убили».
«Когда у тебя будут свои дети, ты поймешь, - ответил Минос — тем голосом, которым говорят, когда хотят казаться спокойными, а внутри бьется готовая вырваться наружу истерика, страшная, бессмысленная, с соплями и стонами, с попытками взрезать вены, но без надежды что-то исправить. - Тогда поймешь. Он пострадал, чтобы вы все могли жить. Мутантами не становятся ни с чего, пойми».
«Биология, седьмой класс», - машинально произнес Тес.
«Красная чума, идиот, - сообщил Минос. - Красная нутрянка с Ви-десять. Ты не помнишь первой эпидемии, ты маленький был, наверное. Я искал лекарство, я его искал, а они умирали, все умирали, понял... И вот так в три слоя на полу...дети, старики, взрослые. А я переступал через них — и в лабораторию. Ты видал, как мужик плачет кровавыми слезами, кровавыми, да? И пока я искал...эксперимент...жена, дочь... и он. Ариадна вот, в капсуле. А он таким родился. Но у него абсолютный иммунитет к нутрянке. Был абсолютный. Он не мог жить...не питаясь».
«Нутрянки уже сколько лет нет», - неуверенно ответил Тес. Он видел фотографии в учебнике биологии, и фотографии были...страшные. Но теперь, когда Никанора перестало рвать, а тело мутанта перестало содрогаться, они казались уже просто фотографиями.
«Нет, придурок, потому что вы все регулярно получаете лекарство. А теперь не будете. От нее нельзя излечиться совсем, все больны. За столько чертовых лет я так и не смог восстановить всю цепочку. Только сыворотка из его крови вас и спасала. Помнишь, как в медкабинет раз в год вызывают? То-то. А почему мы в другие системы не летаем? Думаешь, как вам в школе рассказывали? Потому что там не понимают нашу культуру? Потому что там нет ничего интересного? Сто раз идиот. Да потому, что заразные там не нужны, стоеросовый дурень. Нас никто там не ждет. Минотавра не хватило бы на всех».
«И что теперь?» - пискляво спросила Дея.
«Теперь все, - глухо ответил Минос и сполз на пол, словно все силы оставили его. - Теперь все умрут.»
«Можно придумать что-нибудь. Вы и придумаете», - тряхнул головой Тес. Он уже не примеривался, как ударить Миноса.
«Я не смог, - простонал Минос, и его голова дернулась, как у игрушечного. - Я не могу».

Тес смотрел на него, на старого алкоголика Миноса. И никак не мог сопоставить вот этого человека с тем, чьи портреты висели в каждой школе. С тем, о котором говорили, что он «спас нас всех», но не уточняли особенно, как именно спас. С тем, который был способен идти в лабораторию мимо плачущих кровавыми слезами. Тес подумал над этим минутку — и перестал думать. У него не осталось сил на эти мысли. Реальность заволакивалась дымкой, в которой хорошо видно было только ближайшее время. Тонкая серая нить растаяла. Карта стерлась.

«Спасибо, «Тесей-один-два-ноль», ты сделал все как надо», - ласково произнес голос в его голове.
Тес даже не заметил, что она там бубнит, «Ариадна-один». Настоящая Ариадна была перед ним, за прозрачным стеклом анабиозной камеры. Ее кожа была белой, как мрамор, хотя всего-то мрамора Тес видел - кафель на школьной кухне, «под мрамор», как говорила повариха. Ее ресницы бросали тени на белизну щек. Под тонкой кожей в синих жилках почти незаметно пульсировала жизнь.
«Зеленая кнопка, - сказала «Ариадна-1». - Потом красная. Потом следуй инструкции».
«А если она умрет?» - спросил шепотом Тес.
«А если нет?» - ответила «Ариадна-1».
Замирая от восторга и предчувствия чего-то невозможно прекрасного, Тес нажал зеленую кнопку, опалесцирующую в изголовье. Она подалась под пальцем, как желе. Потом нажал красную. По стенам поплыли янтарные огоньки, золотя белый мрамор тела Ариадны.
«Тесей-один-два-ноль, - прерывисто произнес голос в его голове. - Один-два-ноль». Казалось, по мере того, как жизнь течет в девушку, спящую в капсуле, все менее живой становится «Ариадна-1», которая все это жуткое время говорила с ним.
«Что ты бубнишь?» - спросил Тес.
«Один-два-ноль, - повторила «Ариадна-1». - Твой серийный номер. Прости за это, Тес. Таким я создала тебя...нерадостным. Тебе придется...жить. Думать, что со всем этим делать. Но главное — жить вот таким».
«Иди к черту, - прошептал Тес, жадно вглядываясь в лицо той Ариадны, у которой не было никакого номера. - Железяки, бывает, бредят».
Тут за его простыню потянули, и он боковым зрением увидел Дею, которая уже, наверное, некоторое время стояла рядом. За нее с двух сторон цеплялись Ио и Марх. Кажется, лицо девочки еще выглядело зареванным.
«Мы пойдем домой? - спросила Дея. - Мы уйдем отсюда?»
Жидкий янтарь тек по стенам, щеки девушки в капсуле понемногу розовели.
«Да..., - прошептал Тес. - Сейчас».

Google

@темы: проза

---

Жила-была женщина, которая выращивала кактусы.

Это - рассказ по просьбе Хильд. Да, Хильд, до тебя дошла очередь. Остальные твои пожелания я помню.

Жила-была женщина, которая выращивала кактусы. Весь ее дом был в колючих растениях — полки в кухне, полки в спальне, и даже в ванной и туалете жило несколько колючих маленьких кактусов. Это была специальная порода влагостойких кактусов, которую вывел для нашей героини знакомый ботаник. Ботаник был безнадежно влюблен, но женщина, которая выращивала кактусы, не замечала его пылких чувств. Она только просила еще парочку новых кактусов — время от времени. И вознаграждала улыбкой.

«Какие руки, - шептал ботаник, - как, о как она пересаживает!». Но женщина, которая выращивала кактусы, не слышала его стенаний. Она вообще не слишком любила прислушиваться к тому, что не растет в горшке и лишено колючек. Даже телевизора у нее не было.

Женщина, которая выращивала кактусы, была одинока. Она говорила, что, кроме ботаника, никто в целом мире не понимает ее, а так хотелось бы встретить свою судьбу. Иногда, беря с собой крохотный кактус в горшке, она выходила на какую-нибудь вечеринку, чтобы познакомиться. Кактус торчал в специальном гнезде ее маленького клатча и успокаивал нервы. Носят же люди с собой собачек в сумочке!

Однако претенденты на руку и сердце не находились. Ни один не выдерживал беседы на первом свидании, а ведь чем больше нравился нашей героине мужчина, тем скорей и щедрей она хотела приоткрыть перед ним завесу, показать ему мир кактусов во всей красе. Обычно на десятой минуте кавалеры вспоминали, что им срочно надо на работу.

Женщина, которая выращивала кактусы, прибегала в опытную теплицу ботаника, срывала с шеи шифоновый шарф с кактусовым принтом и рыдала в него. Она говорила, что мир жесток и полон одиночества. Ботаник понимал и разливал по мензуркам специально припрятанное мартини.
Google
Лайкать на сайте и в группе.

@темы: жила-была

---

Анархист Матюкайленко и ацкий сотона

Однажды анархист Матюкайленко встретил ацкого сотону. Сотона ломился через кусты, мотая рогатой башкой, и на рогах у него от этого болтались паутина, жук-рогач, липовый цвет и гроздь жасмина, запутавшаяся в могучей гриве. Выглядел он от этого слегка похмельно. А может, и был с бодуна, кто их, сатанов, поймет.
- Стой, кто идет! - крикнул анархист Матюкайленко и наставил на ацкого сотону дедовскую трехлинейку. Трехлинейка давно не стреляла, но когда анархист не успевал собрать пулемет, то показывал то, что было под рукой. Иногда фигу, иногда ружье.
- Вбабруйск, жывотное, - прорычал сотона. - Атдавай душу поцанчег, бгг.
И неуклюже изобразил когтистыми лапами заковыристый смайлик.
- Чего? - спросил анархист Матюкайленко. - Что ж вы все по-человечески-то говорить не умеете.
И залепил сотоне здоровенного щелбана. Потому что трехлинейка не стреляла.
- ААААуыыыы! - заорал сотона и побежал назад в кусты, оставляя на них клочки своей серой пахнущей черной хламиды. Один клочок был со значком в виде кислотно-зеленого пацифика.
- Это кто там? - осведомился отец Павел, выглядывая из землянки. - Враги?
- Да я почем знаю, - ответил анархист. - Он по-нашему не понимает.
- Интервент значит, - многозначительно заявил отец Павел.
- Ну зачем ты его так-то! - покачал головой анархист Матюкайленко. - Просто дурак.

Google

@темы: анархист Матюкайленко