– Дорогие друзья, – сказал гетьман Очевидько, – в наступающем году реки так же точно будут течь к морям, как и в прошлом. Земля будет вращаться вокруг солнца, но некоторые продолжат это отрицать. Это значит, что все будет, как мы привыкли, и вообще опасаться нечего. Ура! С Новым годом! Вы празднуйте, а я поехал, мне еще надо три села поздравлять и один полустанок за Гыкавкой.
Он тяжело слез с некрашеной табуретки, погрузил в тачанку поломанную раму от телевизора и другое барахло, взгромоздился сам и помахал слушателям. Отец Павел задумчиво заиграл на губной гармошке что-то среднее между «Джингл беллс» и «Ти ж мене підманула».
На сосне задумчиво позвякивали стеклянные шары – красный с надписью «воля или смерть» и желтый, на котором был нарисован кривоватый топор. Еще на пушистых ветках шуршали бумажные цепи из газеты главгада Бориса «Правда гадом буду», болтались конфеты, некоторые – надкушенные, и печально висела кукла-вуду душегуба Харитона, щедро утыканная швейными булавками.
За лесом и рекой Переплюйкой тяжело ухнуло, и тачанка гетьмана Очевидько рванула с места, аж едва не взлетела.
– Новый год, положим, только завтра, – сказал рептилоид, наливая всем по первой. – Но не хотелось уподобляться. Я же не гетьман.
– Твоя мама тебе говорила, что ты зануда? – спросил анархист, в ответ на что рептилоид поправил очки на чешуйчатом носу и тихо прошипел «сссс».
Отец Павел перекрестил его и посмотрел долгим изучающим взглядом. Рептилоид снова не задымился, и отец Павел накатил еще.
Где-то в холмах главгад Борис орал в сложенные рупором ладони: «Сдавайся, анархист, сдавайся!». И эхо многократно отражало «ся-ся-ся!».
Где-то рядом орали спутники главгадовы страшным акцентом и бухими голосами: «Я твой дом труба шатал!». «Тал-тал-тал!» – отвечало эхо. Ненадолго послышалась беспорядочная пальба из всего, дикий грохот – и настала звенящая тишь, только в подступающем зимнем тумане звенела, где-то далеко катясь, отвалившаяся железяка. Возможно, стратегически важная.
– Вот люди уже встретили, – сказал анархист. – А мы не спешим. Спешить вредно. За это и выпьем.